Жизнь после жизни

Самара. Считается, что у кошки девять жизней. У женщин - меньше. Сколько раз они любят, столько раз и живут. У Ольги Михайловны Сафроновой было трое главных мужчин, с каждым из них жизнь начиналась заново, но первый ее покинул, второй предал, а третий едва не убил. Сейчас она живет в четвертый раз, но разве это жизнь, если в ней уже нет любви?

Жизнь первая. Севастополь

Эх, жизнь была! Эх, Оленька какая была! Фигурка точеная, ножки крепенькие, юбочка плиссированная, каблучки высокие по тротуару тук-тук, а папа - полковник, а квартира четырехкомнатная, а морячки - куда Оленька идет, туда и равнение держат, и при одном на Оленьку взгляде у них - даже ленты на бескозырках поднимаются. Но не хамит никто.

А город - чистейший. А время для советского флота - благословенное. А цены в магазинах - ну сами понимаете, середина шестидесятых. Но, хоть водка и дешевая, пьяных на улицах Севастополя почти нет. Если и встретится приблудный какой, значит, штатский. А на штатских в Севастополе и смотреть не стоит, хоть пьяные они, хоть трезвые. Оленька на них и не смотрит.

Она на Володю смотрит. Потому что на него все девушки заглядываются - и глупо было бы не заглядеться. Высокий, стройный, брючки наглажены - хоть стрелкой брейся, в ботиночки на отражение любуясь, китель как влитой сидит, одно слово - лейтенант-подводник, почти гардемарин.

Поженились они. Ольга 1948 года рождения, Владимир чуть старше - пара получилась на загляденье. Впрочем, почему пара? Пятерых детей Оля мужу родила, причем первого сына из роддома привезли - Оленьке и девятнадцати не было. Хороший мальчонка получился, одна беда - глухой от рождения, хоть о пагубном влиянии радиации на подводников тогда говорить не рекомендовалось.

Годы шли, бежали, летели. Муж Ольгин моря бороздил, делал карьеру и детей - и то и другое удачно. Про пятерых детей мы уже говорили, а насчет карьеры... Хорошим офицером был Владимир, и в один прекрасный день получил он назначение на самую мощную, самую современную и самую несчастную тогда лодку атомного подводного флота, под названием "Комсомолец". Тут и сказке, сами понимаете, конец.

Осталась Ольга с детьми одна. Устроилась на работу, получала пенсию по потере кормильца. И было так вплоть до 1991 года, до Беловежской Пущи. Севастополь оказался за границей. Работа пропала. Дети выросли, пенсии не стало. И Ольга поддалась на уговоры подружки, летавшей на вахты поварихой в далекий город Новый Уренгой. Полетели они вместе. Было тогда Ольге 43 года.

Жизнь вторая. Новый Уренгой

Добирались долго, лишь подружке ведомыми путями - через Москву, а затем, под Новый Уренгой, - армейским самолетом, по знакомству, но на Ольгины деньги. Так что по прибытии на заснеженный аэродром Ольга была "на нуле".

-Ничего, - утешала ее подружка. - При кухне голодной не останешься, а через две недели денег тебе столько заплатят - хоть чем их ешь.

А затем подъехал вахтовый автобус, мрачный от похмелья и предстоящей двухнедельной трезвости буровой мастер выматерился насчет того, что работы для Ольги у него нет, подружка сказала: "Ну, извини", сделала ручкой, и автобус уехал. А Ольга осталась.

Одна. Без денег. С украинским паспортом. Без работы. На морозе. Стоит и плачет. Стемнело. На краю летного поля Ольга увидела свет в окне какой-то сторожки и пошла туда. Не зная, куда.

Погреться ее пустили и даже выслушали ее грустную историю. А выслушав, один из мужиков сказал, что есть у него знакомый директор поселковой столовой: "Платить он много тебе не будет, но зато жить станешь при кухне, там же и спать". Ольга и тому рада была. И стала она трудиться на ниве обслуживания нелегкого труда нефтяников. Сначала уборщицей, затем подавальщицей, наконец выбилась в поварихи. Тоже, скажу я вам, труд не из легких. Буровая работает круглосуточно. Завтрак, обед, ужин. А затем еще кормежка ночной вахты, а затем... отшивание особо блудливых - иногда до самого завтрака. Так - все две недели.

- Мужики на Севере, - говорит Ольга Михайловна, - конкретные и наглые, как комары. Чуть почуют тело, тут же норовят пристроиться и вставить свой хоботок. Представляешь, за все годы в Новом Уренгое один только попался нормальный - Сергей Иванович. Он приходил ко мне просто поговорить, посоветоваться, рассказать о себе, послушать меня. Скоро мне стало не хватать его, и когда он предложил жить вместе и уехать в Самару, я согласилась. Я ведь его полюбила...

Жизнь третья. Самара

Все могло быть иначе. Но у женщин в России две беды: водка и свекрови. Поселились Ольга и Сергей в Зубчаниновке, где у него свой дом. Скоро выяснилось, что Сергей пьет. И живет вместе с матерью, которая не хочет, чтобы в доме были две хозяйки. А Сергею, который на отдыхе никогда не наблюдался трезвым, все было "по барабану" - лишь бы не мешали "отдыхать". И для полноценного отдыха надо было выбирать между матерью и женщиной, толку от которой, с ее украинским паспортом, если трезво рассудить... Впрочем, трезво рассуждать Сергей не любил.

Так что однажды, придя "домой", Ольга оказалась перед закрытой дверью. Стучала, кричала, звала - с ней даже не стали разговаривать. И не отдали чемодан с ее вещами - так Ольгу второй раз выбросили на улицу в чужом городе. Без надежды на кого-либо, кроме себя.

Но у нее уже был опыт выживания в нечеловеческих условиях. Плакать на этот раз она не стала. За копейки в той же Зубчаниновке сняла сарай не сарай, землянку не землянку и поехала искать работу в Самаре. Работу она нашла в пельменной у сквера Калинина. Шел 1994 год.

Чудеса все-таки бывают. На 46-м году жизни она встретила свою последнюю любовь, обратив внимание на человека, который непременно выпивал "два по сто пятьдесят" во время каждого захода. Однажды она не выдержала: "Мужчина, зачем вы так много пьете? Вы же себя погубите".

Так вот и познакомились они с Евгением Сафроновым, известным самарским адвокатом. Однажды он пригласил ее в гости. Ольга приехала... и осталась насовсем.

- Женечка такой хороший. И сердце у него больное было. Без меня он бы пропал - работа, работа, а вечером, для разрядки, водка. Со мной он стал пить реже, - уверена Ольга Михайловна.

Впервые за долгие годы ей было хорошо. Они любили друг друга, работали, обставляли и перепланировали квартиру на Физкультурной. Жили, в общем, как люди - с дачей, машиной, бытовой техникой. У Ольги Михайловны появились золотые украшения - и сердце ее болело только за больное сердце Женечки.

- Совсем пить он так и не бросил. И если выпивал рюмочку, остановиться уже не мог - даже ночью, бывало, в киоск ходил за тридевять земель. Принесет бутылку, а выпить уже не может. Я уложу его, сама пристроюсь рядом, глажу Женечку по головке, и больше мне уже ничего не надо.

Последний запой Евгения Сафронова начался 12 июня 2003 года, в День Независимости, и продолжался больше месяца. И все это время стокилограммовый Евгений медленно, но верно убивал кроху Ольгу. В буквальном смысле. Она пыталась не давать ему пить, он от этого свирепел - и издевался. Потом выяснилось, что у Ольги сломаны четыре ребра, пробита голова, вырвана половина волос, сломана рука, все тело покрыто ножевыми порезами, и от одного из них начала гнить плечевая кость. Он бы добил жену в конце концов, но случилось то, чего так боялась Ольга - сердце Женечки не выдержало, и выйдя из ванной, он, обнаженный, рухнул посреди комнаты и умер.

- Я хотела вызвать "скорую", пошла к телефону. Но сил у меня не оставалось. Я облокотилась о столик, он перевернулся, я упала в него и уже не смогла подняться.

Почти через неделю соседей начал тревожить запах из-за дверей Сафроновых. На звонки никто не отвечал, пришлось вызвать милицию. Через окно проникли в квартиру, где нашли труп мужчины и полуживую женщину.

- Очнулась я оттого, что кто-то настойчиво спрашивал меня: "За что ты его убила?" Я убила Женечку? Но они ведь не знали, как я его любила. Поэтому я на них не обижаюсь. Я просто сказала, что мы попали в аварию, а больше, мол, я ничего не помню. Соврала - да, но только потому, что Женечка мой муж, и никого не касается, что происходит за нашей дверью, - говорит Ольга Михайловна.

Тем не менее уголовное дело по факту смерти Евгения Сафронова было заведено, и в качестве подозреваемой выступала его жена Ольга.

- Допрашивали меня в... психушке на Нагорной. Родственники Женечки не нашли другого места, куда меня можно госпитализировать. Я считаю, что это из-за квартиры - после смерти мужа она перешла мне. А если меня сделать сумасшедшей, квартира достанется им. Продержали меня на Нагорной неделю с лишним, и выписали только после того, как приехавшая дочь показала врачам билет до Севастополя - дайте, мол, мне забрать мать.

Когда Ольга вернулась домой, она обнаружила исчезновение почти всей аппаратуры, части одежды и даже сделанного на заказ роскошного обеденного стола. Но Ольге Михайловне было уже все равно - искалеченное тело невыносимо болело, и она легла в больницу, на этот раз в клинику медуниверситета.

- В больнице я провела шесть с лишним месяцев, перенесла несколько операций. А в феврале все же выписалась - нужно было доделать самарские дела и уезжать в Севастополь - с вашим городом у меня связано слишком много воспоминаний.

Эпилог. Жизнь после жизни

Недавно Ольга Михайловна вновь приезжала в Самару - повидаться с друзьями, получить пенсию. Повидались, поболтали - у нее все хорошо, но в разговорах у нее всегда все хорошо, такая она, Ольга Михайловна.

Она уже в Севастополе. Но когда я вспоминаю о ней, я как наяву вижу перед собой слабую, пожилую, но такую сильную, с такой молодой душой женщину. Она говорит: "Мы прорвемся!" и задорно смеясь, делает малоприличный жест согнутой в локте здоровой рукой. А глаза - грустные.

“Пульс Поволжья ”, Самара