Здравствуй и прощай

Челябинск. Оставшись без мужа с больным сыном, Елена завязала переписку с осужденным. Какие письма он писал! Говорил: "Твой сын - мой сын". Предлагал усыновить. Называл Лену своей женой женой. Потом была долгожданная встреча двух одиночеств. А когда с сыном стало плохо, он заявил: "Или я, или он!" И предложил сдать его в психушку.

Исповедь

О поездке в Карабаш корреспондент «Синегорья» предупредила Елену в письме. Елена Ивановна, встречавшая автобус, вынырнула из-под зонта неожиданно и оказалась немного не в том возрасте, в каком ищут судьбу по объявлениям. Под накрапывающий дождь направилась к ней домой. В квартире по улице Металлургов, сплошь устланной лоскутными половиками, хозяйка, заглянув к ребенку в комнату, громко предупредила:

— Сынок! Ко мне приехала корреспондент. Поспи немного. Не мешай нам.

«Исповедовалась» Елена Ивановна на кухне, время от времени бросаясь к закопченному ковшу с кипятком.

— Муж умер, когда мне было 53 года, — говорила она. — Вначале одна горе мыкала, а потом с отчаяния дала объявление в газету. Написали из 10-й колонии. Это в Карабаше. Не ответила. Пришло второе, третье письмо — и я сжалилась. Ну что я теряла? И понеслось. Прерывала переписку, он забрасывал меня письмами. Писал больше о сексе. Расспрашивал о таких интимных вещах, что я терялась, злилась, не отвечала на вопросы. Мне ведь сейчас 63 года, а ему 49. Но он писал, что опыт общения с женщинами старше его у него есть. Называл меня: «жена», «мамуля», «бабуля». Звал на свидание, просил сигареты, чай. Но что меня подкупило, так это отношение к сыну, которого он хотел, несмотря на возраст, усыновить.

На помощь надеялась, ответив на послание человека из зоны. После мужа, трепетно относившегося к ребенку, опоры у женщины не было. И она верила, что «страстотерпец», много переживший, отнесется к ней с пониманием, полюбит сына.

Алексей «приручил» ее письмами. Она ждала весточки и, когда в почтовом ящике не оказывалось конверта, не находила себе места. Прощала ему ошибки в тексте, сальности, заочный секс. Все списывала на расстояние и бумагу: ну не умеет человек выражать свои чувства письменно! Грело и то, что мужчина дал ей номера телефонов своей матери и сестры, отправлял к ним.

Наконец настал день, когда Алексей выходил на свободу. Досрочно. Каинова пошла встречать.

Ну, здравствуй! И прощай...

— Четвертого июля стою в комнате ожидания, прижав к себе вещи, и гадаю: узнаю не узнаю, — рассказывает она. — Придумала ведь образ. Фото не присылал. Вышло 60 человек. Растерявшись, крикнула в толпу: «Все освободившиеся? А Алферов Алексей есть?» — «Это я!» — прозвучало в ответ. Машинально, как это принято по этикету, продолжаю: «Очень приятно!» И, наверное, меняюсь в лице. Не таким я себе его представляла. Худой, в тапочках, весь перебинтованный и покашливает. Побоялась домой приглашать. Говорю: «Езжай-ка ты к маме! Проведаешь и возвращайся! Я всегда дома».

Он приехал через три дня. Прилично одетый. Каинова приняла его как мужа. Неброская внешность радовала: разница в годах была незаметна. Спать вечером постелила вместе.

— Вот тогда и всплыло, что мой друг по переписке был женат дважды, — вздохнула Каинова. — И судимость у него третья. Первый раз он сел якобы за родственника, во второй — из-за жены. Защитил ее в транспорте: к беременной женщине начали приставать, а он «всегда на всякий случай носил ножичек с собой». Третий срок мотал за вымогательство. Много интересного рассказал о житье за решеткой. Сочувствовала, лечила и берегла от работы. Уходила с сыном на огород картошку окучивать, а Алексей дома оставался. Доверяла. Человек ведь хотел жить вместе.

Делать предложение «муж» не спешил. Погостил, отоспался и поехал в Златоуст документы выправлять.

Сдай сына в психушку!

Возвратился он с сапожным инструментом. И собирала его в дорогу мать, радуясь, что «сын наконец-то нашел женщину».

— Пришел с бутылкой, — вспоминает Елена Ивановна. — Выпил и говорит: «Ты теперь сноха. Родственники хотят познакомиться с тобой. Приглашают». Ответила: «Чернику соберу — и поедем!» Денег-то лишних нет, а с пустыми руками в гости не заявишься. Смешил весь вечер. Рассказал, что первая жена, увидев его, предложила сойтись. «Но я ж однолюб. Тебя люблю! Так и сказал ей!» — смеется Елена Ивановна.

Планов у Алексея было громадье. Предлагал продать квартиру в Карабаше и перебраться в Златоуст. Мечтал дом купить и живность завести. Идею с избушкой Елена отвергла: «Не знаю, как к корове подойти, и знать не хочу!» А о продаже своей двухкомнатной квартиры запретила и думать.

— Ну а как не пожилось бы с ним? — говорила Каинова. — Куда деваться с больным сыном? Избушку на курьих ножках снимала бы? А деньги где? У меня пенсия 1600, и сыну платят за инвалидность. Не от хорошей жизни в лес хожу да ягоду на заказ собираю.

Категоричность «мужу» не глянулась, и он исчез. А «прирученная» женщина ждала. Ответ на запрос в колонию (с негативной характеристикой на Алексея. — Прим. авт.), его вояжи между городами были бессильны изменить настрой Каиновой на личную жизнь, обещанную Алексеем в письмах, и отрезвить ее. Металась, чувствуя, что он, охмелев от свободы, избегает ее. Самолюбивая женщина накручивала телефонный диск и себя. И добилась своего. Любимый приехал. Он был лаконичен.

— Сдай сына в психушку и поехали в Златоуст! — заявил он. — Сейчас по пути и завезем его. Жить с ним я не буду! Ты что, хочешь, чтобы я за него сел? Я ведь его и убить могу...

Елена остолбенела. Не могла взять в толк, чего хочет человек, которого она два года простодушно поддерживала. Перед глазами мгновенно всплыл ужин, когда она посадила за стол Вову, принявшего лекарство. Неаккуратность — а длинные макароны валились у больного изо рта — «муж» расценил по-своему: якобы плевался на него несостоявшийся пасынок.

Сцена в доме тогда была ужасной. Алексей топтался у порога и со злостью требовал избавиться от сына. Предложение оскорбило ее до глубины души. Она рыдала, сквозь слезы пытаясь образумить его. Говорила о его матери, которая не бросает его, нелепого. Но Алексей не слушал. Хлопнул дверью, бросив на прощание с ухмылкой: «Надумаешь — приезжай. Я — дома».

Сын

Губы у Каиновой дрожали. Она не сразу справилась с собой. Выручил сын. Когда ребенок в одних трусах вырос на пороге кухни, у меня был шок. Высокий красивый молодой мужчина заторможенно произнес:

— Мама! Я хочу сикать...

— Иди, Вова, — проговорила мать, прикрывая за ним дверь туалета. — Да веди себя хорошо! — и мне: «Он неопасный. Болезнь с возрастом прогрессирует, и, попав в ЭТО заведение, Вова теряет голову».

— Сколько же лет ребенку?

— 35... — не смутившись, ответила женщина, свыкшаяся с болью и не замечавшая, что ребенок давно превратился во взрослого мужчину, которого нет смысла усыновлять и давать ему свою фамилию.

Забота и внимание — все, что ему нужно сегодня и до конца дней. То, что сполна давал трепетно его родной отец. Другого такого для Вовы Каиновой не найти. Но то ли одиночество застило ей глаза, то ли обида за потерянные годы переписки мешали ей трезво оценить ситуацию. Она не хотела вспоминать счастливую жизнь с мужем, постоянно скатываясь на эмоции и вспоминая нанесенное ей оскорбление. Сложилось впечатление, что высшее фармацевтическое образование, карьера, любовь к мужу уже не играют для нее никакой роли. Зациклившись на обиде, унижении, на растоптанных чувствах, потеряв надежду на поддержку и утешение, она горит желанием отомстить. Отомстить откровением, своей историей любви на склоне лет, чтобы защитить таких же дурочек, как она!

P.S. Фамилии и имена в материале по просьбе героини очерка изменены.

“Синегорье”, Челябинск