Оборотень

"Ну что, как ты теперь живешь?" – услышала Клавдия за спиной знакомый голос. Он подошел незаметно, когда она домывала ступеньки в коридоре. "Уходи ты, христа ради, что тебе надо-то", – с мольбой в голосе ответила женщина. Она вздрогнула, почувствовав на себе хищный взгляд ис- подлобья, и удивилась: "Как же я могла десять лет прожить с этим человеком, одним своим видом внушающим страх и омерзение".

Клавдия приехала в маленький поселок на Новгородчине из далекого Казахстана. На родине жизнь с первым мужем не сложилась. Она не могла иметь детей и постоянно выслушивала упреки супруга по этому поводу. Потом упреки преобразовались в насмешки, оскорбления, измены. Наконец, она не выдержала и решилась на переезд. Близкая подруга пригласила в Новгородскую область, куда с семьей переехала несколько лет назад. Клавдия села в поезд с двумя чемоданами, в которые уложила свои личные вещи. Тогда в первый раз она осталась без жилья, да и без каких-либо средств к существованию.

По профессии медсестру, ее приняли на работу в местную больницу, первое время жила у подруги, а потом ей дали комнату в общежитии. Понемногу жизнь стала налаживаться: позабылись обиды, боль, осталась только тоска оттого, что нет у нее детей. Женщина все чаще стала задумываться: не усыновить ли ей ребенка, и уж было решилась, но неожиданно планам суждено было измениться. Она познакомилась с мужчиной, который сумел быстро завоевать ее расположение, войти в доверие, очаровать.

Павел Николаевич имел собственный дом с садом и огородом. Человек он был хозяйственный, почти непьющий, и, по мнению многих, очень даже положительный. Их познакомила все та же подруга, они с Павлом работали в одной организации. Мужчина был свободен, с женой развелся, и та уехала к себе на родину, куда-то в Архангельскую область. Двоих детей увезла с собой, а Павел Николаевич платил алименты, взысканные по суду. Свою бывшую супругу он обвинял во всех смертных грехах и старался официально найти место работы, где зарплата поменьше, “чтоб бывшей много не досталось”. Побочные доходы он скрывал и держал пасеку. “С медом никогда в накладе не останешься, можно и не работать, пчелы прокормят”, – резонно замечал он. Клавдии же первое время дарил цветы, дорогие духи и конфеты “Ассорти” в больших красивых коробках. Называл ее не иначе, как Клавочка, лапушка, золотце. Женщине это было лестно, она так отвыкла от ласковых добрых слов. Когда он предложил ей перебраться из общаги в свой дом и объединиться законным браком, очарованная Клавдия долго не задумывалась, рассудила, что сама судьба посылает ей счастье за годы страданий, которые она пережила с бывшим мужем. Она забыла даже, что собиралась взять себе из детдома ребеночка.

Относительно спокойным и счастливым был только первый год их совместной жизни. Постепенно она узнала о своем новом муже много того, чего раньше не замечала. Цветы и конфеты для нее он покупать перестал. Оказалось, что он скуп, придирчив, ревнив и чрезмерно требователен. Нежные слова тоже исчезли из его лексикона, а все чаще стали появляться другие, отнюдь не ласкающие слух. Однажды в сильную грозу она задержалась у подруги, ждала, когда утихнет стихия, закончится дождь. Пришла домой в одиннадцать вечера. Дверь была заперта. Клавдия постучалась в окно, на что услышала: “У нас все дома”. Целый час она умоляла впустить ее, через открытую форточку пыталась объяснить, что так поздно пришла только из-за грозы, но он был неумолим. Вся в слезах, женщина хотела пойти ночевать в сарай, но он тоже оказался закрытым. А дождь потихоньку моросил, и за это время хождения вокруг дома и уговоров супруга она успела изрядно промокнуть. Назад к подруге идти было очень стыдно, неловко, и Клавдия попросилась ночевать к коллеге по работе, одинокой женщине. Проплакав всю ночь, утром она собралась на дежурство. Домой не зашла, решила, что пойдет после работы. Так и сделала.

– Ну, сука, где блудила всю ночь, – услышала в дверях обидные, несправедливые слова. Впервые тогда она увидела, какой жестокий у него взгляд и какие ужасные злобные желваки на скулах. Работа, дом, огород, хозяйство – такой ритм жизни выдерживала она последние несколько лет, но угодить Павлу было трудно, во всем он находил какие-то изъяны. Как-то раз, сидя вдвоем за вечерним чаем, они беседовали. Павел вдруг завел разговор о приобретении автомобиля: “Где взять деньги? Да занять у Алексея Петровича (общего хорошего знакомого), можно будет вернуть за несколько раз с небольшими процентами. Я знаю, у него есть на книжке, сходила бы ты к нему, тебе он не откажет”. Клавдия часто оказывала соседу Алексею Петровичу разные услуги: то уколы ходила делать, то из магазина или аптеки чего прикупит, то воды в дом принесет. Пожилой сосед часто болел и был одинок. Женщине было стыдно просить у него денег: на ее взгляд, это выходило так, будто бы она требует от него за свою помощь услугу взамен. Но все же вечером собралась: нельзя же отказать Павлу, тем более в последние дни он стал спокойнее, ласковее и почти не ругал ее ни за что. Алексей Петрович деньги одолжил, даже расписку не потребовал. Сказал: “Что ты, Клава, разве я тебе не верю. Вот ему не дал бы…”.

Павел Николаевич купил машину и некоторое время просто летал от счастья. А Клавдия стала работать на полторы ставки, нужно было возвращать понемногу долг. У Павла зарплата небольшая, да еще алименты на детей надо платить. Она очень уставала, и однажды подруга уговорила ее съездить с коллективом в город, в ресторан, отметить День медицинского работника. Павел Николаевич идею не поддержал, сказав, что транжирить таким образом деньги – непростительная глупость. Сама не понимая, как смогла пойти на такой шаг, ослушаться мужа, Клавдия твердо сказала ему, что если он не согласится, то она поедет одна. И ведь поехала, что-то нашло на нее такое – захотелось оказать сопротивление. “В конце концов я не древняя старуха, чтобы из дому не выходить”, – твердо решила женщина и вскоре страшно пожалела об этом своем необдуманном поступке, когда в одной ночной рубашке босиком по снегу, вся избитая, побежала в милицию. Она не стала снимать побои, не стала писать заявление, попросила только защитить ее, поговорить с мужем. В тот вечер она не вернулась домой, снова переночевала у коллеги-медсестры, а когда пришла взять свою одежду, чтобы пойти на работу, он сказал, не впустив даже за порог: “Твоего здесь ничего нет, убирайся”. Клавдия, шокированная и пораженная такой жестокостью, снова пошла в милицию. Вместе с участковым они постучали в окно. Павел вышел во двор. Вид у него был абсолютно спокойный, даже насмешливый. “Да вы что, ей верите, – удивленно, глядя прямо в глаза участковому, промолвил он. – Она же приезжала сюда с любовником и все свои вещи увезла, у меня их нет, можете обыскать дом. Синяки? Какие синяки? Я ее пальцем не трогал. Не знаю, кто ее так отколошматил, да, может, кто-то из ее любовников, у нее их много, пьют вместе, гуляют. Ночевать домой она не приходит, я ее здесь уже неделю не вижу, так что, извините”. “Господи, он все врет!”, – в ужасе воскликнула Клавдия. Милиционер только развел руками: “Я и вам верю, и ему, почему я ему не должен верить. Обращайтесь в суд”.

Неделю Клава ходила в одежде подруги. Однажды, когда она возвращалась с дежурства он догнал ее по пути в свой временный приют. “Послушай, ты, б…, ты выписываешься из моего дома – я отдаю тебе твои шмутки. У тебя выхода нет. Будешь пытаться отвоевать себе хоть миллиметр жилплощади, убью, и никто не докажет. Узнает кто об этом разговоре, берегись, свидетелей у тебя нет, я от всего откажусь”. Она еле стояла на ногах, ее даже затошнило от страха и безысходности, лишь промолвила: “А долг за машину кто будет платить?”. “Какой долг, – нагло и мерзко улыбаясь, притворно удивленным голосом произнес Павел. – Я ни у кого денег не занимал. Если ты брала и куда-то потратила, так сама и отдавай. Машину? Так я ее на свои кровные купил, накоплено у меня было”. Не в силах больше разговаривать, Клавдия быстро-быстро пошла по тротуару. Такой изощренной подлости ей даже во сне бы не приснилось. Слезы катились по щекам, в голове все перепуталось, помутилось. Внутренний голос нашептывал: “Иди в суд, борись за себя, отстаивай свои права”. Другой голос кричал: “Беги от него, спасайся, никто не защитит тебя, женщина в нашем обществе беззащитна”.

Она выписалась из дома, поставила штамп о выписке в паспорте и пошла к нему, надеясь взять свою одежду, ведь у нее совсем ничего не осталось. Он внимательно посмотрел документы, ухмыльнулся и вытащил ей ее вещи, сложенные в мешки из-под сахарного песка. В суд она все-таки обратилась и тоже пожалела об этом. Она выслушала в свой адрес такие грязные обвинения, перетерпела столько горьких минут и укоризненных взглядов, к тому же у нее не было доказательств насчет долга, не было никаких документов, а он упрямо твердил, что машину он купил на свои кровные и ни о каком долге не знает. И хотя за нее вступились друзья, коллеги по работе, главврач больницы, ничего не было решено в ее пользу. По закону выходило все правильно, а по справедливости… По справедливости, говорят, судит только господь Бог.

Клавдия потихоньку выплатила долг. По ходатайству больничной администрации ей выделили неблагоустроенную квартиру, и за несколько лет она обжилась, купила необходимую мебель, вышла на пенсию. Несколько раз Павел появлялся возле дома, сначала ехидно подшучивал, потом стал просить вернуться к нему и начать новую жизнь. Больше она ему не верила.

Павел Николаевич Бобров умер в страшных мучениях от рака крови. Откуда появилась у него эта болезнь, он до конца своих дней понять не мог, вроде бы никогда он на здоровье не жаловался, не пил, не курил, и вдруг скрутило его и за считанные месяцы: из полного, сильного мужчины он превратился в скелет, обтянутый желтой кожей. А Клавдия живет хорошо и выглядит прекрасно. Взяла себе из детдома двоих детишек под патронат: мальчика и девочку. Теперь ее жизнь наполнилась смыслом и стала по-настоящему счастливой. Замуж она больше не собирается, хотя не один одинокий мужчина пытался пристроиться к миловидной, аккуратной женщине с веселыми глазами и доброй улыбкой.

“Волховъ”, Великий Новгород