Тихое счастье "неунывающего идиота"

В один далеко не прекрасный день высокое начальство спустило указание прекратить снимать Крамарова, поскольку он играет недоумков и кретинов, что не соответствует составу нашего общества. У актера, лишенного, по существу, любимой работы, были дни и месяцы отчаяния, и он сам, самостоятельно пришел к выбору опоры, которой стала для него вера в Бога.

Сын врага народа

«Дорогой папочка, мы с мамой часто вспоминаем тебя. Мама говорит, что мы скоро увидимся. Я очень жду нашей встречи. Учусь хорошо. В основном получаю четверки и пятерки…»

Здесь Савелий лукавил, чтобы не расстраивать отца: учился он плохо, а с поведением дела обстояли и того хуже.

Когда староста класса пригрозил, что с таким поведением и такими отметками его не примут в комсомол, он этому только обрадовался. Он боялся вступления в комсомол, вернее, того момента, когда придется встать из-за парты и рассказать всему классу свою биографию, в первую очередь — где и кем работают родители. Он боялся признаться в том, что его отец осужден и сидит в лагере. Об этом узнают учителя, вся школа, будут смотреть на него как на сына врага народа, а если он скажет, что считает отца ни в чем не виноватым, то будет еще хуже, получится, что Савелий не доверяет советскому суду…

Частенько вместо уроков он бегал в кинотеатр, куда его на утренние сеансы бесплатно пускала соседка по коммуналке тетя Дуся. А однажды вместе с приятелем зашел в кассы Художественного театра. На столике администратора лежали пропуска в театр. Мальчик подошел к администратору и заплетающимся от волнения языком назвал фамилию, увиденную на одном из пропусков. Такой трюк он проделывал не один раз, пока его не выследили. Администратор привел его в свою комнату, хотел вызвать милицию, но почему-то передумал и вместо милиции вызвал маму Савелия.

Та приехала, опустив голову, покорно выслушала администратора, а потом вдруг вскинула брови и, ни к кому конкретно не обращаясь, уверенно произнесла:

— Мой сын станет артистом!

— Ты чего, мама? — вздрогнул Савелий. — Я больше не буду! Честное слово!

Узнав о том, что горячо любимый муж погиб в лагере (по официальной версии — покончил с собой), Бенедикта Соломоновна (домашние называли ее Бася) слегла, и очень скоро ее не стало.

Без мамы их маленькая комната опустела и стала большой и странной. Вещи расположены на своих местах, а чего-то в комнате не хватает. Часто звонили родственники, приглашали в гости, но он отнекивался, пропускал занятия в школе, пока не вспомнил, что в последние свои дни мама просила его, даже требовала зайти в милицию и получить паспорт, ведь еще месяц назад ему исполнилось шестнадцать лет. Мама, наверное, чувствовала, что ее покидают силы, и хотела, чтобы у сына был этот документ как право на жизнь. Уныние и тоска в мгновение покинули его, появилась цель — выполнить мамино желание. Савелий буквально добежал до отделения милиции.

Паспорт выдавала суровая полная женщина с угловатыми, мужскими чертами лица. Она исподлобья посмотрела на Савелия:

— Чего это ты не похож на еврея?

— Разве? — удивился Савелий.

— Точно, — уверенно сказала она. — Отец и мать — евреи, а ты — типично русский парень. Я оставила свободным место для твоей национальности. Кем ты хочешь быть: русским или евреем?

— Не знаю, — растерялся Савелий. — Пишите, как вы считаете нужным.

— Значит, ты русский! — утвердительно сказала женщина и сделала в паспорте соответствующую запись.

«Я стану артистом, мама»

— Тебе надо учиться. Ты теперь единственный Крамаров, — дядя Лео серьезно посмотрел на племянника. — Может, попробуешь в Лесотехнический? Для работы в лесах, наверное, не требуется идеально чистая анкета.

Однажды, возвращаясь из института, как всегда пешком (на автобус не было денег), Савелий увидел, что часть улицы, по которой он шел, оцеплена заграждением. Остановился из любопытства.

— Что тут происходит? Хоронят кого-нибудь? — обратился он к стоящим у оцепления прохожим.

— Типун тебе на язык! — откликнулась какая-то старушка. — Никто не помер, а сымают кино!

— Какое?

— Художественное.

— Как называется?

— Бог его знает. Кино есть кино! Откуда я знаю, как называется? Сымают!

— Молодой человек, идите ко мне.

— Я?! — вздрогнул Савелий. — Зачем?

— Вы, вы, перешагните веревку… Вы можете сыграть удивление, испуг?

— Не знаю, но вообще-то испугаться могу. Когда страшно.

— Сейчас будет страшно. Когда машина наедет на женщину, вы изобразите на лице испуг.

Савелий открывает рот и выпучивает глаза.

— Коля! — кричит режиссер оператору. — Возьми глаза этого парня! И быстрее!

Оператор разворачивает камеру в сторону Савелия, от чего у него еще шире раскрывается рот. Жужжит им секунд десять, которые кажутся Савелию прекрасной вечностью. Потом режиссер обнимает Савелия за плечи и ведет к ограждению.

— Не всякому артисту удается сразу сыграть в эпизоде. У вас отличная фактура…

Трудно сказать, насколько этот случай повлиял на решение Савелия, но прошло совсем немного времени и он принес ректору Лесного института заявление о том, что уходит «по собственному желанию в связи с поступлением в театральный институт».

— Вы понимаете, Крамаров, что очень рискуете? — искренне пожалел его ректор. — Вас могут не принять. На одно место в любом театральном вузе очень много желающих. Вы можете не поступить и загреметь в армию. И тогда вообще на несколько лет, если не на всю жизнь, прощай, учеба. Вы понимаете это?

— Понимаю, — ответил Савелий. — Мне нравится учиться в Лесном институте, я люблю природу и все-таки ухожу. Извините.

…Почему-то он не сомневался, что провалил экзамен, ведь ему даже не позволили дочитать басню до конца. Как теперь жить? Куда устроиться на работу, пока не призовут в армию? Такие невеселые мысли одолевали Савелия, когда он подошел к доске объявлений, где был приколот листок с фамилиями счастливых абитуриентов. И вдруг… В середине списка: С. Крамаров.

Первым делом он поехал на кладбище, склонился над маминой могилой и тихо произнес:

— Я стану артистом, мама!

«Зимою — лета, осенью — весны…»

Опаздывая на премьеру фильма Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни», Савелий гнал машину очертя голову, не соблюдая правил движения. На сигналы милиционеров не отвечал и заглушил мотор только у кинотеатра. Увидев лицо нарушителя, стражи порядка заулыбались и взяли под козырек…

Надо сказать, что роль Петрухи в ставшем впоследствии классикой кинофильме Мотыль предлагал Крамарову. Но тот отказался. А потом, узнав от друзей о небывалом успехе кинокартины, долго не мог простить себе собственную ошибку.

Популярность его в тот период достигла апогея. Не успевал он отсняться в новом фильме, как на экраны выходила уже озвученная смонтированная ранее картина.

Когда Савелий узнал, что ему присвоили звание заслуженного артиста СССР, он заплакал, вспомнив маму, не дожившую до его триумфа. Однако, несмотря на официальное признание, популярность и искреннюю любовь зрителей, он был безмерно одинок.

Его часто видят у порога модного магазина «Лейпциг», куда любят заезжать московские красотки, стоящим у своего белого «Фольксвагена». Путь от «Лейпцига» до центра неблизкий, и Савелий надеется, что какая-нибудь из красоток попросит подвезти до центра. И он это сделает с удовольствием, ради знакомства. Нет, он ни в коей мере не ловелас, он просто хочет познакомиться с красивой и умной девушкой. Увы, большинство девушек сначала улыбаются ему как известному актеру, а потом, очевидно, отождествляя его хулиганистых и растяпистых героев с ним самим, вежливо, но настойчиво объясняют, что они очень заняты, и не ходят на свидания…

Завистники утверждали, что комический успех Крамарова заключен в асимметричном расположении его зрачков. Но ведь это все равно что объяснять успех Чарли Чаплина его нелепой походкой, комизм Юрия Никулина — простоватым видом и выражающим вечное удивление лицом, а Евгения Моргунова — толщиной… У каждого выдающегося комического актера есть своя маска. Была она и у Савелия Крамарова — маска жизнерадостного, неунывающего идиота.

И в один далеко не прекрасный день высокое начальство спустило негласное указание прекратить снимать Крамарова, поскольку он играет недоумков и кретинов, что не соответствует составу нашего общества. Более того, вызывая своей игрой смех, он оглупляет это самое передовое в мире общество.

Ему бы пойти в Союз кинематографистов, предложить себя на роль паренька, перековавшегося из тунеядца в передовики производства где-нибудь на БАМе или в Уренгое, и, того гляди, простили бы, сняли табу, допустили бы до съемок. Но только враг мог посоветовать ему такое. А врагов он обходил стороной.

У Крамарова, лишенного, по существу, любимой работы, были дни и месяцы отчаяния, и он сам, самостоятельно пришел к выбору опоры, которой стала для него вера в Бога. Марк Розовский рассказывал, как однажды в его присутствии Крамарову предложили за три концерта тысячу рублей — сумму по тем временам немалую. Узнав, что в эти три дня входит шаббат — суббота, когда верующие евреи не имеют права работать, Савелий от гастролей отказался. Наотрез.

Но он не представлял, что в стране, где официально разрешено вероисповедание, верующий может подвергаться гонениям.

— Вы сорвали представление «Товарищ кино», — гневался на него киноначальник, — а просите путевку в ФРГ?!

— Туристическую всего-навсего. К тому же представление состоялось и без меня. Я не понимаю, в чем моя вина?

— В том, что советский артист, которому мы дали имя, сделали известным, мотается по синагогам! Строит из себя верующего!

— Да, я бываю на богослужениях в центральной синагоге, но кому я мешаю этим?

— Вы еще молодой человек, чего вам не хватает?

— «Зимою — лета, осенью — весны…»

«Как артист артисту»

Крамаров решил уехать из страны честно и без скандала, юридически обоснованно, на воссоединение с дядей, жившим в Израиле. Он подал в ОВИР необходимые документы и со дня на день ждал разрешения на выезд.

«За последние три года, — говорил он друзьям, — у меня было двенадцать съемочных дней. Здесь мое творчество закончилось. Попробую себя в другой стране. Если что-либо значу как артист, то пробьюсь и там. В Талмуде говорится о людях-странниках. Вероятно, таким странником стану я».

Однако разрешения на выезд Крамаров не получил.

— Дядя, даже родной, не является прямым родственником, — объяснили ему в ОВИРе.

— Но у меня нет других родных. Более близких, чем этот дядя! Нет во всем мире!

Чиновник, разговаривающий с Савелием, нервно теребил в руках его документы. Он понимал, что ситуация необычная, что израильский родственник Крамарова действительно самый близкий ему человек, к тому же пенсионер, а не сотрудник Моссада, фигура неопасная. Другого еврея в таком положении выпустили бы в Израиль, но только не артиста Крамарова. По соответствующей линии из Госкино в ОВИР пришло грозное указание: ни в коем случае не выпускать Крамарова из России, даже если найдется у него в Израиле прямой родственник, и даже не один. В любом случае протянуть волокиту с выездом максимально. Сколько именно месяцев или лет — не указывалось. Значит, никогда или до особого разрешения.

В том, что Крамарова все-таки выпустили, возможно, не последнюю роль сыграло его письмо президенту Америки Рональду Рейгану «Как артист артисту», прочитанное по «Голосу Америки».

«Уважаемый господин президент Рональд Рейган! Обращается к вам популярный в Советском Союзе киноартист Савелий Крамаров. Я не переоцениваю свою известность. Стоит вам спросить у любого москвича, у любой старушки, даже если вам ее подставят и она окажется агентом КГБ, знает ли она Савелия Крамарова, то она обязательно откроет рот (даже будучи чекисткой) и скажет: «А как же?! Смешной артист! Много раз смотрела фильмы с его участием. Кого он только не играл? Президентов, секретарей ЦК партии, работников обкомов и вообще коммунистов. Ему такие роли не доверяли, учитывая его хулиганское и порою даже воровское кинопрошлое».

Уважаемый господин президент! Я не умираю с голоду, но не одним хлебом жив человек. Помогите мне обрести в вашей великой стране возможность работать по специальности. Моя нынешняя великая страна, видимо, помочь мне в этом вопросе не может. Что же касается моего так называемого воровского прошлого, то это относится к героям, которых я играл в советских фильмах. А в действительности я верующий в Бога и вполне законопослушный гражданин. У вас масса очень важных государственных забот, но я не сомневаюсь, что в вашей груди по-прежнему бьется сердце актера, всегда готовое помочь другому актеру, оказавшемуся в беде».

«Спасибо, что вы пришли…»

31 октября 1981 года Савелий Крамаров сошел с трапа самолета в Вене. Его встречал импресарио Виктор Шульман, устроивший Савелию гастрольный тур по странам Европы.

Крамаров появлялся на сцене в брюках с порванным ремнем, в рубашке без рукава и тапочках: «Дамы и господа, извините за мой необычный вид. Это все, что оставила мне московская таможня». Зал улыбался, а далее… Крамаров ничем не удивлял его. Ударного номера в его концерте не было. Его появление на сцене сопровождалось шквалом аплодисментов — благодарностью за киноискусство, а уход — аплодисментами приличия.

— Нужен хеппенинг! Нужен хеппенинг! — ворчал Шульман. — Это не мои слова, а Питера Брука, двоюродного брата режиссера из Театра сатиры Плучека. Брук писал, что зритель, приходя в театр, должен удивляться или пьесе, или ее режиссерскому решению, или необыкновенной игре актеров. Иначе он не получит хеппенинга — удивления, и жизнь его по-прежнему останется однообразной, скучной, и он поймет, что зря выбросил деньги за билет.

— Что же делать? — бледнел Савелий.

— Ты взял с собой фонограмму песни из своего бенефиса? Как там… «А мне всю жизнь чего-то не хватает, зимою — лета, осенью — весны…»

— Нет.

— О чем же ты думал?

— Готовился к гастролям… Как мог…

— Обычная история. Едущие сюда русские артисты не учитывают, что эмигранты быстро впитывают новую культуру, новый быт… Здесь нет растяп, простофиль, недоумков… Они есть, но над ними не смеются. Их просто не возьмут на работу. Определят в благотворительное учреждение. Не более.

«Спасибо, что вы пришли, — обращается к залу Савелий на очередном концерте, — а могли бы и не прийти. Сэкономили бы десяток шиллингов. Но зато! — В голосе появляются пафосные ноты. — Но зато вы до конца жизни не узнали бы, что Савелий Крамаров — еврей!»

Кто-то из зрителей улыбается, кто-то смеется и даже аплодирует.

— Гут! Зер гут! — хлопает Савелия по плечу Шульман. — А я уже собирался разрывать с тобой контракт! Теперь еще поработаем…

Писали, что в США Крамаров бедствовал, голодал. Это не совсем так. В 1989 году он снялся в фильме «Москва на Гудзоне». Съемки дали ему возможность жить вполне безбедно. В 1985 году он женился. Рассказывает бывшая супруга Крамарова Марина:

— Государственная регистрация Савелия не устраивала, и мы сочетались также религиозным браком. Савелий считал, что Бог услышит его молитвы и просьбы и пошлет ему дочь, в которой возродятся душа и образ незабываемой им матери, а соблюдение всех еврейских ритуалов и законов поможет ему в этом. И вот, когда Савелию было уже 53 года, произошло то, на что он почти уже не надеялся. У нас родилась дочь, которую мы, конечно же, назвали именем его матери — Бася. Наша с Савелием семейная жизнь продолжалась по 1990 год. И после развода мы не стали чужими. Нас связывала наша дочь.

Он никогда не стремился к богатству

Мечты его еще в России не поднимались выше собственного бассейна и дома в лесу. Не дачи, а именно дома, где он мог бы жить постоянно. Его не прельщали светская жизнь голливудских звезд, их оригинальные виллы, налезающие одна на другую. Он усердно занимался английским произношением, но еще больше — своим здоровьем. Здоровье было его ахиллесовой пятой, и он об этом знал. Мама умерла от инфаркта, от сердечного расстройства, но подстегнули его, помимо катастрофы с мужем, метастазы рака. И бабушка умерла от рака, и ее сестры. Савелий выглядел спортивно, много плавал, развивал легкие, потому что именно рак легких преследовал его родных. Он интуитивно чувствовал, что неизлечимая болезнь может неожиданно поразить и его, и сражался с ней как мог. Об этом не знал никто. Родные и даже самые близкие друзья считали это его странностью, иногда доходящей до мании или абсурда. А он искал любую возможность, чтобы дать еще один бой невидимой, но смертельной болезни.

Он тщательно, можно сказать, скрупулезно изучал все предписания и рекомендации диетологов и основы восточной медицины. В кухонных ящиках и на стенах были развешаны многочисленные «рецепты здоровья». Он делал абсолютно все возможное, чтобы дожить до глубокой старости не болея. Шутил: «Это первый эксперимент, как дожить до 140 лет здоровым». Проснувшись утром, он пил чай из целебных трав. После этого бежал к океану (он жил от него в нескольких кварталах). Пробежка, зарядка на свежем воздухе, после чего первый завтрак — разнообразные фрукты. Затем гигиенические процедуры и второй завтрак — салат из свежих овощей. Обед был простой и разнообразный. В термос Савелий засыпал крупу, заливал ее крутым кипятком, и через несколько часов обед был готов. В кашу добавлял очищенное оливковое масло, мед, иногда семечки и изюм. Ужин — опять сырые овощи, каша соевая, тафа. Все это покупалось в магазинах «Здоровье», то есть было натуральным на сто процентов.

60 лет — это и много, и мало…

Наконец-то Савелий счастлив! Он готов обнять весь мир, но прежде всего — свою новую жену Наташу. Он думает, что, терпеливо выдержав муки и боль, искренне веря в Бога, он заслужил великую награду — божественную и вместе с тем обольстительно земную жену.

— В моей жизни началась счастливая полоса, — говорит он ей. — Бог посчитал, что пора и мне выделить толику счастья. Я буду молиться еще больше, чтобы он продлил наше счастье. Одно меня заботит — юбилей. Шестьдесят лет — круглая дата, не отвертишься, нельзя обижать друзей, я знаю, что они готовят специальное представление для меня, а была бы моя воля… — Савелий задумался. — Я не чувствую особой радости от этого праздника. Придут прекрасные люди. Я, наверное, услышу немало приятных слов. Я никому в жизни не делал зла. Но чувствую, что мне будет грустновато.

— Почему? — удивилась Наташа.

— Я многим обязан Америке. Тем, что увидел мир. Тем, что остался в творческой жизни. Я обязан Марине, которая родила мне здесь чудесного ребенка, я навечно обязан тебе, подарившей мне счастье. Но с юбилеями мне не очень везет. Десять лет тому назад я был в отказе и не мог пригласить на юбилей в ресторан «Националь» многих друзей, чтобы их не подвести… Шестьдесят лет — это и много, и мало. Когда ты со мной, я молодею. Но моментами усталость охватывает меня, среди бела дня вдруг тянет ко сну, в темноту, в бездну. Я просыпаюсь и медленно выбираюсь из бездны. Меня спасают еще съемки. Загорается на площадке свет, и что-то вспыхивает во мне, вероятно, душа…

Наташа взглянула на Савелия: лицо его было бледнее обычного, щеки впали, и ей показалось, что кто-то неведомый втягивает его в бездну, о которой он говорил. Вечером за ужином она как бы невзначай заметила, что нужно бы показаться врачу. Ведь 60 лет — это и много, и мало…

— Цитируешь меня, как классика! — улыбнулся Савелий. — Сходим к врачу. Но после юбилея.

После юбилея он скажет Наташе, что счастливая полоса в его жизни продолжается. Ему звонил импресарио и поздравил с приглашением на значительную роль в новом фильме, и при этом без кинопробы, по одному ролику.

— Ты понимаешь, что это значит, Наташа?! В Голливуде без кинопробы берут на роль только самых профессиональных артистов! Импресарио выслал мне киносценарий! Значит, я не зря, как школьник, зубрил английский. Иногда до одурения. Может, поэтому от необычных нагрузок меня тянуло ко сну? Спасибо Михаилу Ивановичу Пуговкину! Это он внушал мне: «Будь, как и я, вечным студентом. Будь учеником всю жизнь! Творчество не имеет границ!»

Наташа обняла Савелия, и по-мальчишески радостные искорки сверкнули в его еще недавно потухших глазах.

***

В январе 1995 года у Крамарова обнаружили рак прямой кишки. В начале февраля прооперировали и назначили усиленный курс химиотерапии. В тот же период у него начался острый тромбоз в ногах. Тромбы разошлись по всему организму, включая мозг. Весь май после двух инсультов Савелий лежал в госпитале слепой, немой, парализованный. И только люди, близко знавшие его, понимали весь трагизм положения…

Похоронили Савелия Крамарова неподалеку от Сан-Франциско на еврейском мемориальном кладбище в Колма — городе мертвых. Памятник на могиле сооружен по макету его друга — всемирно известного художника и скульптора Михаила Шемякина.

АиФ-"Долгожитель"