12:28-20.09.2004
Распутина ликвидировал Скотлэнд-ярд Историческую сенсацию вызвала в мире работа двух бывших британских специалистов в области разведки, которые установили, что Григорий Распутин был убит секретным агентом Скотлэнд-ярда. В документах, которые готовятся к публикации в будущем месяце, утверждается, что работавший в Зимнем дворце английский шпион Освальд Райнер застрелил Распутина на квартире князя Феликса Юсупова. Содержание работы Ричарда Каллена и Эндрю Кука стало известно The Daily Telegraph. Причина участия английского агента в ликвидации Распутина объясняется тем, что Освальду Райнеру стало известно о попытках фактического духовника императорской семьи убедить Николая II в необходимости как можно скорее заключить сепаратный мир с Германией и закончить войну. Райнер и Лондон опасались, что в этом случае около 350 тыс германских войск могли бы оказаться уже в начале 1916 года на западном фронте. Изучая британские архивы, а также имеющиеся фотографии, Ричард Каллен и Эндрю Кук считают, что версия Феликса Юсупова относительно ликвидации Распутина не полностью отвечает реальным событиям. Действительно, Юсупов и Пуришкевич стреляли в Распутина. Однако именно Райнер произвел контрольный выстрел в лоб Григорию Распутину, который и скончался от этой раны. Из воспоминаний князя Феликса Юсупова. Конец Распутина Я проспал до десяти. Едва я открыл глаза, как мне пришли сказать, что меня желает видеть полицеймейстер Казанской части генерал Григорьев по очень важному делу. Наскоро одевшись, я вышел в кабинет, где меня ожидал генерал Григорьев. - Ваше посещение, вероятно, связано с выстрелами во дворе нашего дома? - спросил я - Да, я приехал, чтобы лично узнать все подробности дела. У вас не был в гостях вчера вечером Распутин? - Распутин? Он у меня никогда не бывает, - ответил я. - Дело в том, что выстрелы, услышанные в вашем дворе, связывают с исчезновением этого человека, и градоначальник мне приказал в кратчайший срок узнать, что произошло у вас этой ночью. Соединение выстрелов на Мойке с исчезновением Распутина обещало большие осложнения. Прежде чем дать тот или иной ответ на поставленный мне вопрос, я должен был все взвесить, сообразить и внимательно обдумать каждое слово. - Откуда у вас эти сведения? - спросил я. Генерал Григорьев рассказал мне, как к нему рано утром явился пристав в сопровождении городового, дежурившего около нашего дома, и заявил, что ночью, в три часа, раздалось несколько выстрелов, после чего городовой прошел по своему району, но везде было тихо, безлюдно, и дежурные дворники спали у ворот. Вдруг его кто-то окликнул и сказал "Иди скорей, тебя князь требует" Городовой пришел на зов. Его провели в кабинет. Там он увидел меня и еще какого-то господина, который подбежал к нему и спросил "Ты меня знаешь?" "Никак нет", - отвечал городовой "О Пуришкевиче слышал?" - "Так точно" - "Если ты любишь царя и Родину, поклянись, что никому не скажешь Распутин убит". После этого городового отпустили и он вернулся сначала на свой пост, но потом испугался и решил о случившемся доложить по начальству. Я слушал внимательно, стараясь выразить на своем лице полное удивление. Я был связан клятвенным обещанием с участниками заговора не выдавать нашей тайны, так как мы в то время все еще надеялись, что нам удастся скрыть следы убийства. Ввиду остроты политического момента Распутин должен был исчезнуть бесследно. Когда же генерал Григорьев кончил свой рассказ, я воскликнул - Это прямо невероятная история. И как глупо, что из-за этого городового, не понявшего того, что ему было сказано, может теперь выйти большая неприятность. Я вам сейчас подробно расскажу все, как было. Ко мне вчера вечером приехали ужинать несколько друзей и знакомых. В числе их были великий князь Димитрий Павлович, Пуришкевич, несколько офицеров. В этот вечер было выпито много вина и все были очень веселы. Когда гости стали разъезжаться, я вдруг услышал на дворе два выстрела один за другим, а затем, выйдя на подъезд, я увидел одну из наших дворовых собак, лежащую убитой на снегу. Один из моих друзей, будучи навеселе, уезжая, выстрелил из револьвера и случайно попал в нее. Боясь, что выстрелы привлекут внимание полиции, я послал за городовым, чтобы объяснить ему их причину. К этому времени уже почти все гости разъехались, остался только один Пуришкевич. Когда ко мне вошел городовой, то Пуришкевич подбежал к нему и начал что-то быстро говорить. Я заметил, что городовой смутился. О чем у них шел разговор, я не знаю, но из ваших слов мне ясно, что Пуришкевич, будучи тоже сильно навеселе и рассказывая об убитой собаке, сравнил ее с Распутиным и пожалел, что убит не "старец", а собака Городовой, очевидно, не понял его. Только таким образом я могу объяснить это недоразумение. Очень надеюсь, что все скоро выяснится, и если правда, что Распутин исчез, то его исчезновение не будут связывать с выстрелом на нашем дворе. - Да, теперь причина для меня совершенно ясна. А скажите, князь, кто у вас еще был кроме великого князя Димитрия Павловича и Пуришкевича? - На этот вопрос не могу вам ответить. Дело, само по себе пустяшное может принять серьезный оборот, а мои друзья - все люди семейные, на службе, и могут невинно пострадать. - Я вам очень благодарен, князь за сведения, - сказал генерал - Сейчас поеду к градоначальнику и сообщу ему то, что от вас слышал. Все вами сказанное проливает свет на случившееся и вполне обеспечивает вас от каких-либо не приятностей. Я попросил генерала Григорьева передать градоначальнику, что хотел бы его видеть и чтобы он сообщил мне, в котором часу он может меня принять. Как только полицеймейстер уехал, меня позвали к теле фону, звонила M.Г. - Что вы сделали с Григорием Ефимовичем? - спросила она. - С Григорием Ефимовичем? Что за странный вопрос? - Как? Он у вас вчера не был? - уже с испугом проговорила M.Г. - Так где же он? Ради бога, приезжайте скорее я в ужасном состоянии . Предстоящая беседа с M Г. была для меня невыразимо тяжелой, что я ей скажу, ей, которая относилась ко мне с такой неподдельной дружбой, с таким доверием и не сомневалась ни в одном мною сказанном слове? Как я ей посмотрю в глаза, когда она спросит у меня "Что вы сделали с Григорием Ефимовичем?" Но ехать к ней было нужно, и через полчаса я входил в гостиную семьи Г. В доме чувствовался переполох, лица у всех были взволнованные и заплаканные, a M.Г. была просто неузнаваема. Она кинулась ко мне навстречу и голосом полным невыразимой тревоги, проговорила: - Скажите мне, ради бога, скажите, где Григорий Ефимович? Что вы с ним сделали? Говорят, что он убит у вас и именно вас называют его убийцей? Я постарался ее успокоить и рассказал, подробно уже, сложившуюся в моей голове историю - Ах, как все это ужасно. А императрица и Аня уверены что он убит этой ночью и что это сделано у вас и вами. - Позвоните сейчас в Царское и попросите императрицу принять меня - я ей все объясню Сделайте это поскорее - настаивал я. M.Г. согласно моему желанию позвонила по телефону в Царское, откуда ей ответили, что императрица меня ждет. Я уже собирался уходить, чтобы ехать к государыне, но в это время подошла ко мне M.Г., на лице которой, помимо тревоги, вызванной исчезновением Распутина, мелькало теперь новое мучительное беспокойство. - Не ездите в Царское, не ездите, - обратилась она ко мне умоляющим голосом - Я уверена, что с вами что-нибудь случится. Они вам не поверят, что вы непричастны. Там все в ужасном состоянии. На меня очень рассержены, говорят, что я предательница. И зачем только я вас по слушала - не надо было мне туда звонить это ужасная ошибка. Ах, что я сделала. Во всем обращении со мной M.Г., в ее волнении за меня чувствовалась такая глубокая дружеская привязанность, и мне стоило огромных усилий тут же не сознаться ей во всем. Как мучительно было для меня в эту минуту обманывать ее, такую добрую и доверчивую. Она близко подошла ко мне и, робко взглянув на меня своими добрыми и чистыми глазами, перекрестила. - Храни вас господь Я буду молиться за вас, - тихо проговорила она. Я уже собирался уходить, как вдруг раздался звонок это был телефон из Царского Села от Вырубовой, которая сообщила, что императрица заболела, не может меня принять и просит письменно изложить ей, что мне было известно относительно исчезновения Распутина - Слава богу, я так рада, что вы туда не поедете! - воскликнула M.Г. Простившись с ней, я вышел на улицу и, пройдя несколько шагов, встретил одного моего товарища по корпусу. Увидев меня, он подбежал взволнованный: - Феликс, ты знаешь новость? Распутин убит. - Не может быть? А кто его убил? - Говорят, у цыган, но кто - пока еще не установлено. - Слава богу, если только это правда - сказал я. Он поехал дальше, очень довольный, что первый сообщил мне сенсационную новость, а я отправился обратно во дворец за ответом от градоначальника. Ответ этот уже был получен, генерал Балк меня ждал. Когда я приехал к нему, то заметил в градоначальстве большую суету. Генерал сидел в своем кабинете за письменным столом Вид у него был озабоченный. Я сказал ему, что приехал специально для выяснения недоразумения, вызванного словами Пуришкевича. Недоразумение это я желал выяснить возможно скорее, потому что в тот же день вечером я собирался ехать в отпуск в Крым, где меня ожидала моя семья, и мне бы не хотелось, чтобы меня задержали в Петербурге допросами и всякими формальностями. Градоначальник ответил, что мои показания, данные генералу Григорьеву, вполне удовлетворительны и затруднений с моим отъездом никаких не предвидится, но он должен меня предупредить, что получил приказание от императрицы Александры Феодоровны произвести обыск в нашем доме на Мойке ввиду подозрительных ночных выстрелов и толков о моей причастности к исчезновению Распутина. - Моя жена - племянница государя, - сказал я, - лица же императорской фамилии и их жилища - неприкосновенны, и всякие меры против них могут быть приняты только по приказанию самого государя императора. Градоначальник должен был со мною согласиться и тут же по телефону отдал распоряжение об отмене обыска. Точно тяжелое бремя скатилось с моих плеч. Я боялся, что ночью при уборке комнат мы многого могли не заметить, поэтому во что бы то ни стало нельзя было допускать обыска до тех пор, пока вторичным осмотром и самой тщательной чисткой не будут уничтожены все следы случившегося. Довольный, что мне удалось устранить обыск, я простился с генералом Валком и возвратился на Мойку. Мои опасения оправдались. Обходя столовую и лестницу, я заметил, что при дневном освещении на полу и на коврах виднеются коричневые пятна. Я позвал своего камердинера, и мы снова произвели чистку всего помещения. Работа у нас шла быстро, и в скором времени в доме все было закончено. Только во дворе, около подъезда, заметны были большие пятна крови. Счистить их было невозможно, кровь глубоко впиталась в каменные плиты. Появление этих пятен можно было объяснить только тем, что труп собаки мы протащили по ступеням подъезда. "Ну а если обыск все-таки будет сделан, - подумал я, - и кровь возьмут на исследование? Тогда дело может принять серьезный оборот" Необходимо было как-нибудь скрыть следы. Для этого мы решили забросать ступени густым слоем снега, предварительно смазав кровяные пятна масляной краской под цвет камня. Теперь, казалось, главное было сделано и следственные власти направлены по ложному пути. Был уже второй час дня. Я поехал завтракать к великому князю Димитрию Павловичу. В общих чертах он мне рассказал, как они увозили труп Распутина. Вернувшись в закрытом автомобиле на Мойку и найдя меня в невменяемом состоянии, великий князь сначала хотел остаться со мной и привести меня в чувство. Но медлить было нельзя - близился рассвет. Тело Распутина, плотно завернутое в сукно и туго перевязанное веревкой, положили в автомобиль. Великий князь сел за шофера, рядом с ним Сухотин, а внутри разместились Пуришкевич, доктор Лазоверт и мой камердинер. Доехав до Петропавловского моста, автомобиль остановился Вдали виднелась будка часового. Боясь, что шум мотора и яркий свет фонарей его разбудят, великий князь остановил машину и погасил огни. Среди приехавших царила полная растерянность. Все суетились и нервничали Сбрасывая труп в прорубь, они даже забыли привесить к нему гири и, уже окончательно потеряв голову, вместе с трупом сбросили почему-то шубу и калоши Распутина. Извлечь их из проруби обратно не было никакой возможности, потому что надо было торопиться и не быть застигнутыми врасплох. На беду испортился мотор, но великий князь быстро его починил, завел машину и, повернув автомобиль около самой будки, в которой часовой продолжал спать, поехал домой. В заключение своего рассказа великий князь высказал предположение, что труп, по всей вероятности, течением реки уже унесен в море. Я, со своей стороны, рассказал все мои утренние похождения и разговоры. После завтрака зашел поручик Сухотин. Мы его просили съездить отыскать Пуришкевича и привезти его во дворец, так как в этот день вечером он должен был со своим санитарным поездом уехать на фронт, я уезжал в Крым, а великий князь на следующий день отправлялся в ставку. Необходимо было всем нам собраться, чтобы сговориться, как поступать в случае задержки, ареста или допроса кого-нибудь из нас. Времени у меня было очень мало, и я решил, не теряя ни минуты, согласно желанию императрицы, написать ей. Когда письмо было готово, я его прочитал великому князю, он его одобрил. Я не привожу содержания этого письма, чтобы не повторять объяснений, данных мною генералу Григорьеву. Оно было очень сжато и носило характер докладной записки. Великий князь тоже захотел написать императрице, но ему помешал приезд Пуришкевича и Сухотина. На общем совещании мы решили, что будем всем говорить только то, что было уже сказано генералу Григорьеву, повторено M.Г., градоначальнику и императрице в моем к ней письме. Что бы ни случилось, какие бы новые улики ни были найдены против нас, мы не должны были менять своих показаний. Итак, нами был сделан первый шаг. Открыт был путь тем людям, которые были в курсе всего случившегося и могли продолжать начатое нами дело борьбы против распутинства. Мы же должны были временно отойти в сторону. На этом решении мы расстались. XVII От великого князя я отправился к себе на Мойку узнать, нет ли там чего-нибудь нового. Когда я туда приехал, мне сказали, что днем были допрошены все мои люди. Мне этот допрос не понравился. Боясь быть задержанным разными формальностями и опоздать на праздники к моим родным, я решил поехать к министру юстиции Макарову, чтобы выяснить, в каком положении находится дело. В министерстве, как и в градоначальстве, царило большое волнение. У министра сидел прокурор, с которым я столкнулся в дверях, причем прокурор посмотрел на меня с нескрываемым любопытством. Министра юстиции я видел впервые, и он сразу мне понравился. Это был худощавый старик с седыми волосами и бородой, с приятным лицом и мягким голосом. Я ему объяснил причину моего приезда и по его просьбе повторил опять с самого начала и со всеми подробностями заученную историю. Когда я в моем рассказе коснулся разговора Пуришкевича с городовым, Макаров меня остановил - Я Владимира Митрофановича хорошо знаю и знаю также, что он никогда не пьет. Если не ошибаюсь, он даже член Общества трезвости. - Могу уверить вас, - ответил я, - что на этот раз Владимир Митрофанович изменил себе и своему обществу, если он в таком состоит членом, как вы говорите. Ему было трудно отказаться от вина, так как я справлял новоселье и мы все уговорили его выпить с нами, а с непривычки несколько рюмок сильно на него подействовали. Закончив мои объяснения, я спросил министра, обеспечены ли мои служащие от дальнейших допросов и каких-либо неприятностей, так как они все волнуются за свою судьбу ввиду моего отъезда сегодня вечером в Крым. Он меня успокоил, сказав, что, по всей вероятности, полицейские власти ограничатся сделанным уже допросом. Со своей стороны он обещал не допускать в нашем доме каких-либо обысков и не придавать значения городским слухам и сплетням. Прощаясь со мной, министр на мой вопрос, могу ли я покинуть Петербург, ответил утвердительно Провожая меня, он еще раз выразил сожаление, что из-за такого недоразумения у меня столько хлопот и неприятностей. Из министерства юстиции я отправился к моему дяде, председателю Государственной думы Родзянко. Он и его жена знали о нашем решении покончить с Распутиным и с нетерпением ждали подробностей Войдя к ним в гостиную, я увидел, что они оба взволнованы и о чем-то громко спорят. Моя тетка подошла ко мне со слезами на глазах, обняла и благословила, а Михаил Владимирович своим громовым голосом обратился ко мне со словами одобрения. В эту минуту я особенно оценил их искренность и сердечность. Вдали от своих, совершенно одинокий, я переживал очень тяжелые минуты, и такое чисто отеческое отношение ко мне подбодрило и успокоило меня. Долго у них я оставаться не мог, так как мой поезд уходил в девять часов вечера, а у меня еще ничего не было уложено. В коротких словах сообщив им об обстоятельствах убийства, я с ними распрощался. - Теперь мы отойдем в сторону и предоставим действовать другим, - сказал я, уходя. Дай бог, чтобы общими усилиями можно было воздействовать на государя и дать ему возможность увидеть всю правду, пока еще не поздно. Более благоприятный момент для этого трудно себе представить. - Я уверен, что убийство Распутина будет понято как патриотический акт, - ответил Родзянко, - и что все как один объединятся и спасут погибающую Родину. От Родзянко я отправился во дворец великого князя Александра Михайловича. Войдя в переднюю, я услышал от швейцара, что дама, которой я будто бы назначил прийти ко мне в семь часов вечера, уже ждет меня в кабинете. Никакой дамы я не ждал к себе. Нечаянный визит этот показался мне очень странным, и я попросил швейцара в общих чертах описать мне ее внешность. Я узнал, что она была одета во все черное, причем лица ее почти нельзя было разглядеть, так как оно было скрыто под густой вуалью. Предчувствуя что-то недоброе, я решил пройти в спальню, минуя кабинет, и оттуда посмотреть на таинственную посетительницу. Каково же было мое удивление, когда я, заглянув через приоткрытую слегка дверь в кабинет, узнал в ожидавшей меня даме одну из ярых поклонниц Распутина. Я позвал швейцара и отдал распоряжение передать непрошеной гостье, что я вернусь домой лишь очень поздно вечером. Затем, быстро уложив свои вещи, я пошел обедать. На лестнице, подымаясь в столовую, я встретил моего товарища, английского офицера Освальда Рейнера. Он знал обо всем и очень за меня волновался. Я его успокоил, сказав, что все пока обстоит благополучно. За обедом присутствовали три старших брата моей жены, которые тоже ехали в Крым, их воспитатель англичанин Стюарт, фрейлина великой княгини Ксении Александровны С. Д. Евреинова, Рейнер и еще несколько человек. Все были потрясены таинственным исчезновением Распутина и передавали самые невероятные слухи, которые ходили по городу. Некоторые не верили в гибель "старца", уверяя, что он жив и все случившееся только выдумка. Другие, ссылаясь на "достоверные источники" и чуть ли не на свидетелей-очевидцев, рассказывали, чго "старец" убит во время кутежа у цыган. Были и такие, которые во всеуслышание заявляли, что убийство Распутина произошло у нас в доме на Мойке, и я - один из его участников. Менее доверчивые думали, что едва ли я сам принимал личное участие в убийстве, но, во всяком случае, считали меня осведомленным во всех его подробностях и приставали ко мне с расопросами. На меня устремлялись испытующие взоры в надежде что-нибудь прочесть на моем лице. Но я был спокоен, вместе со всеми радовался событию, благодаря чему подозрения по моему адресу у присутствующих постепенно рассеялись. Телефон в это время звонил без конца, так как в городе упорно связывали исчезновение Распутина с моим именем. Звонили родные, знакомые, члены Государственной думы. звонили представители и директора разных предприятий и заводов, заявляя, что их рабочие постановили установить мне охрану. Я всем отвечал, что слухи относительно моего участия в убийстве Распутина ложны и что я совершенно непричастен к этому делу. До отхода поезда оставалось всего полчаса Простившись с присутствующими, мы отправились на вокзал. Со мной в автомобиль сели братья моей жены князья Андрей, Феодор и Никита, Стюарт и Рейнер. Подъезжая к вокзалу, я заметил, что на лестнице собралось большое количество дворцовой полиции. Меня это удивило. "Не отдан ли приказ о моем аресте?" - подумал я. Мы вышли из автомобиля и поднялись по лестнице Когда я поравнялся с жандармским полковником, он подошел ко мне и, очень волнуясь, что-то невнятно проговорил. - Нельзя ли погромче, господин полковник, - сказал я, - а то я ничего не слышу Он немного оправился и громко произнес. - По приказанию ее величества выезд из Петербурга вам запрещен. Вы должны вернуться обратно во дворец великого князя Александра Михайловича и оставаться там впредь до особых распоряжений. - Очень жаль, но меня это совсем не устраивает, - ответил я и, обернувшись к своим спутникам, повторил им высочайшее повеление. Для них мой арест был полной неожиданностью. Князья Андрей и Феодор решили, что они не поедут в Крым и останутся со мной, а князь Никита отправится со своим воспитателем. Мы пошли провожать наших отъезжающих. Полиция последовала за нами, как будто боялась, что я сяду в поезд и уеду. Картина нашего шествия по вокзалу была, по-видимому, незаурядная, так как публика останавливалась и с любопытством нас разглядывала Я вошел в вагон поговорить с князем Никитой. Полицейские снова заволновались. Я их успокоил, сказав, что никуда от них не скроюсь, а лишь хочу проститься с уезжающими. Поезд тронулся, и мы пошли обратно к автомобилю. "Странно чувствовать себя арестованным, - думал я, возвращаясь домой - Что со мной будет?" Дома были очень удивлены нашему возвращению и недоумевали, что бы все это могло означать. Я чрезвычайно устал за день и, очутившись в своей комнате, лег отдохнуть. По моей просьбе со мной остались князь Феодор и Рейнер; они оба были взволнованны и опасались за мою судьбу. Во время нашего разговора вбежал в комнату князь Андрей и объявил о приезде великого князя Николая Михайловича. Это позднее посещение не предвещало ничего хорошего. Он, очевидно, приехал, чтобы подробно узнать от меня, в чем дело, и приехал как раз в то время, когда я устал, хотел спать и когда мне было не до разговоров. Великий князь Николай Михайлович совмещал удивительные противоречия в своем характере. Ученый-историк, человек большого ума и независимой мысли, он в обращении с людьми иногда принимал чрезмерно шутливый тон, страдал излишней разговорчивостью и мог проболтаться о том, о чем следовало молчать. Он не только ненавидел Распутина и сознавал весь его вред для России, но и вообще по своим политическим воззрениям был крайне либеральным человеком. В самой резкой форме высказывая критику тогдашнего положения вещей, он даже пострадал за свои суждения и на время был выслан из Петербурга в свое имение Грушевку в Херсонской губернии. Едва успели князь Феодор и Рейнер закрыть за собой дверь, как вошел в комнату великий князь Николай Михайлович. Он обратился ко мне со словами. - Ну, рассказывай, что ты натворил? Я сделал удивленное лицо и спросил его: - Неужели ты тоже веришь всяким пустым слухам? Ведь это все сплошное недоразумение, в котором я совершенно ни при чем. - Да, рассказывай это другим, а не мне! Я все знаю, со всеми подробностями знаю, даже имена дам, которые были у тебя на вечере. Эти последние слова великого князя показали мне, что он ровно ничего не знает и лишь нарочно притворяется осведомленным, чтобы легче меня поймать. Я ему подробно рассказал все ту же историю о вечере и о застреленной собаке. Великий князь как будто поверил моему рассказу, но на всякий случай, уходя, хитро улыбнулся. Мне было ясно, что он не в курсе дела и в душе очень сердится и досадует на то, что ничего от меня не узнал. После отъезда великого князя Николая Михайловича князья Андрей и Феодор и Рейнер снова пришли ко мне. Я им сказал, что завтра утром перееду в Сергиевский дворец к великому князю Димитрию Павловичу, чтобы быть вместе с ним до определения нашей участи. Затем я подробно объяснил им, что они должны отвечать в случае допроса. Все трое обещали мне точно следовать моим указаниям и, простившись со мной, ушли, Долго я не мог уснуть. События предыдущей ночи проносились передо мною, мысли сменяли одна другую... Наконец голова моя отяжелела, и я заснул. XVIII На следующий день рано утром я переехал в Сергиевский дворец. Великий князь Димитрий Павлович, увидев меня, очень удивился, так как был уверен, что я уехал накануне в Крым. Я сообщил ему о своем аресте и о решении переселиться к нему ввиду осложнившихся обстоятельств и возможности всяких репрессий в отношении нас обоих. Рассказал я ему также о всех своих встречах и разговорах. Великий князь, в свою очередь, передал мне во всех подробностях, как он провел свой день накануне и как вечером отправился в Михайловский театр, откуда ему пришлось уехать, так как его предупредили, что публика собирается устроить ему овацию. По возвращении из театра домой он узнал, что в Царском Селе его упорно считают одним из главных участников убийства Распутина. Тогда он позвонил по телефону императрице Александре Феодоровне, прося принять его, но она наотрез отказалась его видеть. Побеседовав еще немного с великим князем, я прошел в отведенную мне комнату, послал за газетами и стал их просматривать, ища откликов печати на совершившееся событие. Но в газетах ничего не было, кроме краткого сообщения о том, что "в ночь с 16 на 17 декабря убит старец Григорий Распутин". Утро прошло спокойно, но около часа дня во время нашего завтрака командующий Главной квартирой генерал-адъютант Максимович позвонил по телефону и заявил великому князю, что он по повелению императрицы арестован, и просил его не покидать своего дворца. При этом генерал Максимович обещал вскоре приехать сам для объяснений. Великий князь после этого разговора вернулся в столовую очень расстроенным. - Феликс, - сказал он мне. - я арестован по приказанию императрицы Александры Феодоровны... Она не имеет на это никакого права; только государь может отдать приказ о моем аресте. Пока мы обсуждали этот вопрос, приехал генерал Максимович. Его провели в кабинет великого князя. Когда великий мчязь к нему вышел, генерал встретил его следующими словами: - Ее величество просит ваше высочество не покидать вашего дворца... - Что же это, значит, арест? - Нет, это не арест, но ее величество все-таки настаивает. чтобы вы не покидали вашего дворца. Великий князь повышенным голосом ответил: - Я вам заявляю, что вы имеете в виду меня арестовать. Передайте ее величеству, что я подчиняюсь ее приказанию. Простившись с генералом Максимовичем, великий князь вышел из кабинета. В течение дня великого князя Димитрия Павловича по очереди посетили все члены императорского дома, находившиеся в тот момент в Петербурге. Они все были взволнованы арестом великого князя и превышением власти со стороны императрицы Александры Феодоровны, которая приказала лишить свободы члена императорской фамилии на основании только одного предположения о его причастности к убийству Распутина. В этот же день великий князь получил телеграмму от великой княгини Елизаветы Феодоровны из Москвы, где тоже связывали мое имя с исчезновением Распутина. Зная мои дружеские отношения с великим князем и не подозревая, что и он является одним из участников уничтожения "старца", великая княгиня просила его в своей телеграмме передать мне, что она молится за меня и благословляет мой патриотический поступок. Эта телеграмма сильно нас скомпрометировала. Протопопов перехватил ее и снял с нее копию, которую послал в Царское Село императрице Александре Феодоровне, после чего императрица решила, что и великая княгиня Елизавета Феодоровна является тоже участницей заговора. Телефон у нас звонил непрерывно, причем чаще всех звонил великий князь Николай Михайлович и сообщал нам самые невероятные сведения. Он заезжал к нам по нескольку раз в день, делая вид, что все знает, и стараясь нас поймать на каждом слове. Выискивая разные способы узнать всю правду, он притворился нашим сообщником в надежде, что мы по рассеянности как-нибудь проговоримся. Он не удовлетворялся одними разговорами по телефону и постоянными посещениями нас, но принимал еще самое живое участие в поисках трупа Распутина. Одевшись в доху и подняв воротник так, чтобы его невозможно было узнать, он разъезжал на извозчике по островам в надежде напасть на какой-нибудь след. В один из приездов к нам он, между прочим, рассказал, что императрица Александра Феодоровна определенно считает нас обоих виновниками смерти Распутина и требует нашего немедленного расстрела, но все удерживают императрицу от такого решения, даже сам Протопопов советует обождать приезда государя из ставки. Государю послана телеграмма, и его ждут со дня на день. В тот день, когда великий князь Николай Михайлович объявил нам эту новость, М.Г сообщила мне не менее тревожное известие о том, что на нас обоих готовится покушение, и советовала принять меры предосторожности. Оказалось. что накануне она была невольной свидетельницей того, как на квартире Распутина двадцать человек его самых ярых сторонников поклялись за него отомстить. Этот день был особенно утомительным и для великого князя, и для меня, и мы были рады, когда все наши посетители уехали. Было трудно в присутствии посторонних все время держаться настороже, сохранять полное хладнокровие и стараться своим спокойным отношением к событиям и слухам рассеивать подозрения о нашей причастности к убийству Распутина. Оставшись одни, мы долго разговаривали и обменивались впечатлениями. Я еще никогда не видел великого князя Димитрия Павловича таким простым и сердечным. Весь ужас пережитого оставил глубокий след в его чуткой душе, и я был счастлив находиться около него в эти тяжелые минуты и разделял с ним его вынужденное одиночество. XIX На другой день, 19 декабря, утром, государь приехал из ставки. Сопровождавшие его рассказывали, что после получения известия о смерти Распутина он был в таком радостном настроении, в каком его не видели с самого начала войны. Очевидно, государь сам почувствовал и поверил, что с исчезновением "старца" спадут тяжелые оковы, которые его связывали и которых он не имел сил с себя сбросить. Но лишь только он возвратился в Царское Село, как его душевное состояние резко изменилось, и он снова оказался всецело под влиянием окружающих В городе по-прежнему носились всевозможные слухи. Ими жили все слои общества сверху донизу, им верили и очень волновались. Известие о нашем предстоящем расстреле дошло до рабочих больших заводов и вызвало среди них сильное брожение. На своих собраниях они постановили спасти нас и устроить нам негласную охрану Хотя мы и были в положении арестованных и, кроме членов императорской фамилии, в Сергиевский дворец никого не пускали, наши друзья и знакомые, тем не менее, к нам пробирались. Приходили также офицеры разных полков, которые заявляли, что их части, как один человек, станут на нашу защиту. Они находились под сильным впечатлением совершившегося события и предлагали великому князю разные планы решительных действий, на которые он, конечно, не мог согласиться. В этот день у нас перебывало особенно много народу. Уже с утра начали съезжаться во дворец члены императорского дома. Помню, как я вошел с великим князем в его кабинет, где застал почти всю императорскую семью, которая меня забросала вопросами. Накануне они были исключительно заняты фактом ареста великого князя и ни о чем другом не говорили, теперь же они хотели узнать подробности исчезновения Распутина, но услышали от меня все тот же рассказ. Перед обедом приехал великий князь Николай Михайлович и сообщил нам, что труп Распутина найден в проруби у Петровского моста. Вечером снова заехал генерал Максимович и на этот раз, уже от имени государя, объявил великому князю, что он арестован. Ночь мы провели беспокойно. Около трех часов нас разбудили, предупредив о появлении во дворце каких-то подозрительных личностей, пробравшихся по черному ходу. Служащим они объяснили, что посланы охранять дворец, но, ввиду того что у этой "охраны" не оказалось никаких документов, ее выгнали вон, а у всех входов и выходов поставили служащих дворца. 20-го днем, к чаю, опять собрались почти все члены императорского дома. Они снова обсуждали арест великого князя Димитрия Павловича, на этот раз уже официально утвержденный приказом государя. Никто из них не мог примириться с фактом ареста члена императорской фамилии Они рассматривали его как событие государственной важности, заслуживающее наибольшего внимания. Никто не думал о том, что были вопросы более серьезные, что от тех или иных действий государя в эти дни зависит судьба страны, судьба престола и династии, наконец, исход войны, которая не могла закона читься победой без полного единения между верховной властью и народом Конец Распутина выдвигал сам собой вопрос о конце распутинства, о новом курсе всей политики, которая, теперь или никогда, должна была освободиться от паутины преступных интриг. После отъезда членов императорского дома пришел генерал Лайминг, бывший воспитатель великого князя Димитрия Павловича, который жил во дворце и часто нас навещал. Он нам рассказал подробности извлечения трупа Распутина из реки. Следствие по делу об исчезновении Распутина поручено было вести начальнику охранного отделения полковнику Глобачеву. Тот сообщил прокурору Петроградской судебной палаты о том, что в результате розысков была найдена на Петровском мосту "калоша N 11 черного цвета, покрытая пятнами свежей крови". Калоша эта была доставлена на квартиру Распутина, где домашние признали ее. Кроме того, снег, покрывавший мост, весь был исчерчен следами ног и автомобильных шин, причем следы автомобиля близко подходили к самым перилам моста. Таким образом, по мнению полковника Глобачева, нить к раскрытию убийства следовало искать не на Мойке, в доме N 94, а на противоположном конце города, то есть на Петровском мосту. После этого доклада начались дальнейшие розыски, и был произведен осмотр Петровского моста. Туда прибыли все высшие представители административного и судебного мира. Достаточно назвать должности, которые они занимали, чтобы стало ясно, какое значение имел Распутин, какой "государственной катастрофой" являлась в глазах правительства и верховной власти его смерть. При осмотре моста присутствовали, как гласит отчет по делу об убийстве Распутина, "высшие чины министерства юстиции с министром во главе, прокурор Петроградской судебной палаты, товарищ прокурора, судебный следователь по особо важным делам и представитель министерства внутренних дел...". Все эти важные чины государства с напряженным вниманием и огромным служебным усердием старались разобраться в загадочном для них событии. Допрашивали постового городового, сторожей расположенной неподалеку пивной, сторожей убежища императорского театрального общества для престарелых артистов... Допросы эти никаких результатов не дали. Тогда был сделан новый осмотр моста, самый тщательный. Следственные власти на этот раз нашли новое доказательство убийства - обрывки рогожи со следами крови. Затем их внимание было привлечено еще и следующим обстоятельством: в одном месте на перилах моста снег оказался сброшен, и получилось впечатление, как будто на этих перилах лежал какой-то предмет. Это еще больше склоняло следователей думать, что убийство Распутина произошло именно здесь, на Петровском мосту, в глухой части города, на самой его окраине, а не в другом месте и конечно, не на Мойке, которая находится на противоположной стороне Петербурга. Два основания заставляли следствие отстаивать такое предположение. Во-первых, им казалось, что перевозка трупа должна была бы оставить где-нибудь на улицах следы крови. Между тем весь город был осмотрен, а кровавых пятен нигде не нашли. Во-вторых, вызывала подозрение находка калоши убитого было трудно предположить, чтобы труп, перед тем как его увезти с места преступления, одевали так старательно, что не забыли даже и высокие зимние калоши. Таким образом, следствие рисовало себе следующую картину. Распутин был убит на самом мосту, его тело некоторое время лежало перекинутым на перилах, а затем с перил было сброшено в прорубь, находившуюся как раз против того места, где была найдена запачканная кровью рогожа и где на перилах был сметен снег. Немедленно были вызваны водолазы; в течение двух с половиной часов производили они обследование речного дна, но трупа найти не удалось. Водолазы высказали предположение, что течением Невы, особенно быстрым в этом месте, труп мог быть подо льдом отнесен далеко от Петровского моста. Сильные морозы заставили на время приостановить поиски; мост был оцеплен, и у перил поставлена охрана. Один из городовых речной полиции, прорубая лед, случайно заметил недалеко от полыньи примерзший ко льду рукав бобровой шубы. О своей находке он немедленно известил начальника речной полиции. Тогда было отдано распоряжение прорубить лед около этого места. Работа была проведена очень энергично, и через пятнадцать минут из воды был извлечен труп Распутина, оказавшийся на дне реки, приблизительно в тридцати саженях от Петровского моста Все тело убитого было покрыто таким толстым слоем льда, что под ним трудно было распознать черты его лица. Когда эту ледяную оболочку осторожно сняли, следственные власти увидели обезображенный труп Распутина голова убитого в нескольких местах оказалась прошибленной и волосы на ней кое-где вырваны клочьями (вероятно, при падении с моста тело ударилось головой о ледяной край проруби), борода примерзла к одежде, на лице и на груди виднелись сгустки запекшейся крови; один глаз был подбит... Руки и ноги Распутина были плотно связаны веревкой, причем кулак правой руки убитого был крепко сжат. Все тело было завернуто в накинутую на плечи бобровую шубу, рукав которой, всплыв кверху и примерзнув ко льду, указал местонахождение трупа. Был составлен официальный акт о нахождении тела, которое перенесли в стоявший на берегу деревянный сарай и покрыли рогожей. В это время к Петровскому мосту прибыли министр внутренних дел Протопопов, главный начальник петербургского военного округа, начальник охранного отделения и другие чины администрации. Прокурорскому надзору поручено было составить подробный протокол наружного осмотра трупа и обстоятельств, при которых он был найден. Товарищ прокурора Галкин, на которого была возложена эта обязанность, временно даже перенес свою канцелярию в один из частных домов поблизости от Петровского моста. В одиннадцать часов утра в сопровождении высших чинов следственные власти отправились в сарай и приступили к тщательному осмотру трупа. Убитого раздели. На теле его обнаружены были две раны, нанесенные огнестрельным оружием: одна в области груди, около сердца, другая на шее. Врачи признали обе раны смертельными. Прислуга убитого, вызванная к месту, где лежал труп, опознала в нем Григория Распутина, проживавшего на Гороховой улице в доме N 64 и бесследно исчезнувшего в ночь на 17 декабря. В двенадцать часов к телу Распутина были допущены обе его дочери и жених одной из них подпоручик Папхадзе. Дочери возбудили ходатайство о перенесении тела к ним на квартиру, но власти не дали на это своего согласия. Весть о том, что тело Распутина найдено, быстро распространилась по городу, и к Петровскому мосту потянулась вереница карет и автомобилей, но власти сделали категорическое распоряжение никого не допускать в сарай, где лежал труп. Через некоторое время был привезен деревянный гроб, куда положили убитого, но предварительно его дважды сфотографировали: сначала в одежде, потом раздетым. Веревки, которыми были связаны руки и ноги, бобровая шуба и некоторые вещи были опечатаны и приобщены к делу в качестве вещественных доказательств. Гроб с телом перевезли в Чесменскую богадельню для вскрытия. Еще задолго до прибытия лиц, назначенных производить вскрытие, вся местность возле Чесменской богадельни была оцеплена значительным отрядом конной и пешей полиции. Вскрытие тела Распутина продолжалось до первого часа ночи и происходило в присутствии целого ряда видных должностных лиц, представителей полиции и чиновника министерства внутренних дел. Операцию вскрытия производил один из профессоров судебного кабинета Военно-медицинской академии при участии нескольких полицейских врачей. Снова в течение двух часов тщательным образом осматривался труп Распутина, причем во время вторичного осмотра помимо двух огнестрельных ран на теле обнаружены были сильные кровоподтеки. При вскрытии в желудке была найдена тягучая масса темно-бурого цвета, но исследовать ее не удалось, так как по приказанию императрицы Александры Феодоровны вскрытие было прекращено. Неизвестно, каковы были другие распоряжения императрицы, но около двух часов ночи генерал Григорьев вызвал в богадельню автомобиль. К этому же времени в покойницкую был доставлен богато отделанный дубовый гроб; тело уложили в него и отправили на прибывшем автомобиле неизвестно куда... Маршрут отправки трупа Распутина никому сообщен не был; его везли агенты охранного отделения, специально присланные для этого в Чесменскую богадельню. XX 21 декабря вечером в Сергиевском дворце, к нашему удивлению, вдруг появились солдаты. Выяснилось, что это был караул, присланный военными властями по приказанию председателя Совета министров, который узнал, что приверженцы Распутина готовят на нас покушение. Почти одновременное этим караулом попыталась проникнуть к нам "стража" уже совершенно иного свойства. К генералу Лаймингу явился агент охранного отделения, будто бы посланный министром внутренних дел Про топоповым. Он заявил, что министр, получив сведения о том, что жизнь великого князя Димитрия Павловича подвергается опасности, поручил своим агентам охранять дворец. Великий князь, узнав об этом, ответил, что в протопоповской охране он не нуждается, и, кстати, попросил генерала Лайминга потребовать у пришедших агентов документы, подтверждающие, что они действительно присланы Протопоповым. Никаких удостоверений у них не оказалось, и они тотчас же были удалены из дворца, но это не помешало им караулить нас снаружи и следить за всеми, кто к нам приезжал и уезжал от нас. Не довольствуясь одним внешним наблюдением, поклонники Распутина делали новые попытки пробраться к нам. Во втором этаже дворца, который соединялся с нижним его помещением винтовой лестницей, был устроен англо-русский лазарет, туда под видом посещения раненых стали ходить самые подозрительные типы из распутинской банды. Тогда старшая сестра лазарета леди Сибе0ль Грей посоветовала нам закрыть ход на лестницу и приставить к ней часового, что и было исполнено. Мы очутились как будто в осажденной крепости, откуда лишь издали могли следить за событиями. Мы читали газеты, слушали рассказы и разговоры тех, кто к нам приезжал. Каждый приносил свое мнение, свою оценку происходящего. Чаще всего мы наталкивались на боязнь всякой смелой инициативы и на пассивное ожидание завтрашнего дня. Люди, имевшие возможность действовать, боязливо сторонились, как бы нарочно давая дорогу какой-то слепой силе рока, которая одна должна была решить судьбу России. Даже те, которые служили Родине и царю во имя долга, понимали этот долг в узких служебных рамках, в пределах своих министерств и департаментов. В своем близоруком и раболепном усердии они не видели и не сознавали всей важности момента, не решались перешагнуть через известные границы своих полномочий. Преданность монарху, даже самая искренняя, выражалась у них прежде всего в желании ему угодить, в нерассуждающем механическом повиновении верховной власти, в боязни компрометировать себя близостью к какой бы то ни было "оппозиции". Между прочим, характерно было то, что даже те немногие, которые стояли у власти не по выбору Распутина и никакой связи с ним не имели, боялись ехать к нам в Сергиевский дворец. А между тем только согласованный образ действий всех, кто по родству и по положению имел возможность влиять на государя, мог привести к каким-нибудь благим результатам Если государь, узнав о смерти "старца", в радостном настроении ехал из ставки, следовательно, он сознавал весь вред Распутина для России, но он не был в состоянии сохранить то же отношение к убийству Распутина в обстановке Царского Села, где негодование против нас было настолько велико, что подымался вопрос о нашем самом суровом наказании, даже о расстреле нас обоих, о чем нам передавали со всех сторон. При таких условиях могли ли чего-нибудь достигнуть отдельные лица, которые поодиночке высказывали свое мнение государю и отходили в сторону с сознанием исполненного долга? Убежденный фаталист, твердо уверенный в бесполезности бороться с судьбой, император Николай II под конец своего царствования был измучен не только волнениями и неудачами политического характера, но и всеми теми болезненными явлениями, которыми он был окружен. Это, несомненно, убило в нем всякую возможность активного сопротивления. Чтобы пробудить в государе его собственную инициативу и поддержать его волю, нужно было противопоставить влиянию его близкого окружения какую-то очень внушительную и крепко организованную силу. Если бы он увидел, что большинство членов императорской фамилии и все честные люди на высших государственных должностях дружно сплотились во имя спасения престола и России, быть может, он не только откликнулся бы на их требования, но был бы им благодарен за нравственную поддержку и за избавление от тех цепей, которыми он был связан. Но из каких элементов могла сложиться эта крепкая организованная сила? Где были люди, способные поступиться своими интересами, забыть свои личные расчеты? Годы распутинского влияния, основанного на подпольных интригах, заразили своим ядом высшие бюрократические круги, развили у большинства недоверие друг к другу, отравили скептицизмом и подозрительностью самых лучших и честных. Итак, одни боялись серьезных решений, другие ни во что уже больше не верили, наконец, третьи просто ни о чем не хотели думать.. Когда, проводив очередных своих посетителей, мы с великим князем Димитрием Павловичем оставались одни, мы припоминали все слышанное за день. разговоры, слухи, факты и делились своими впечатлениями, выводы получались самые безотрадные. Одна за другой гасли наши недавние радостные надежды. ради которых мы решились на убийство Распутина и пережили весь кошмар незабываемой ночи с 16 на 17 декабря Точно книгу, страницу за страницей перелистывал я в моей памяти все пережитое: знакомство с Распутиным, медленно созревшее во мне решение его уничтожить, мучительную игру в "дружбу" с этим отвратительным человеком, тяжелый обман, к которому я должен был прибегнуть, и все нечеловеческое напряжение душевных сил, которое мне требовалось, чтобы иметь мужество выдержать до конца принятую на себя роль. Сколько было во мне и во всех нас чисто юношеской веры в то, что одним ударом можно победить зло. Нам казалось, что Распутин был лишь болезненным наростом, который нужно было удалить, чтобы вернуть русскую монархию к здоровой жизни, и не хотелось думать, что этот "старец" является злокачественным недугом, пустившим слишком глубокие корни, которые продолжают свое разрушительное, дело даже после принятия самых крайних и решительных мер. Еще печальнее было бы предположить тогда, что появление Распутина не было несчастной случайностью, а стояло в какой-то невидимой внутренней связи с тем незаметным процессом разложения, который совершался уже в какой-то части русского государственного организма. Во всяком случае, уже в те дни нашего ареста в Сергиевском дворце мы поняли и почувствовали, как трудно повернуть колесо истории даже при наличии всех самых искренних стремлений и самой горячей готовности к жертве. Но мы до последнего момента все еще хотели надеяться на лучшее. Надеялась и верила в лучшее вся страна Грандиозный патриотический подъем охватил Россию; особенно ярко проявлялся он в обеих столицах. Все газеты были переполнены восторженными статьями, совершившееся событие рассматривалось как сокрушение злой силы, губившей Россию, высказывались самые радужные надежды на будущее и чувствовалось, что в данном случае голос печати был искренним отражением мыслей и переживаний всей страны. Но такая свобода слова оказалась непродолжительной на третий день особым распоряжением всей прессе было запрещено хотя бы единым словом упоминать о Распутине. Однако это не помешало общественному мнению высказываться иными путями. Улицы Петербурга имели праздничный вид, прохожие останавливали друг друга и, счастливые, поздравляли и приветствовали не только знакомых, но иногда и чужих. Некоторые, проходя мимо дворца великого князя Димитрия Павловича и нашего дома на Мойке, становились на колени и крестились. По всему городу в церквах служили благодарственные молебны, во всех театрах публика требовала гимна и с энтузиазмом просила его повторения. В частных домах, в офицерских собраниях, в ресторанах пили за наше здоровье; на заводах рабочие кричали в нашу честь "ура". Несмотря на строгие меры, принятые властями для нашей полной изоляции от внешнего мира, мы, тем не менее, получали множество писем и обращений самого трогательного содержания. Нам писали с фронта, из разных городов и деревень, с фабрик и заводов, писали различные общественные организации, а также частные лица. Приходили к нам и угрожающие письма от поклонников и сторонников Распутина с клятвами отомстить нам за смерть "старца" и даже убить нас. Великая княгиня Мария Павловна-младшая, приехавшая из Пскова, где был расположен штаб командующего армиями Северного фронта, передавала нам свои впечатления. Она рассказывала, что в армии смерть Распутина вызвала огромное воодушевление и веру в то, что государь теперь разгонит окружившую его распутинскую клику и приблизит к себе честных и верных ему людей. Одно слово царя, один его призыв к новой жизни и даже к новым жертвам на пользу Родины - и все было бы забыто, все прощено. В эти дни меня вызвал к себе председатель Совета министров А.Ф. Трепов. Я возлагал много надежд на свидание с ним, но мне пришлось разочароваться. Министр вызвал меня по приказанию государя, который желал во что бы то ни стало узнать, кто именно убил Распутина. А.Ф. Трепов встретил меня очень любезно, напомнил о своем близком знакомстве с моими родителями и просил меня видеть в нем не официальное лицо, а старого друга моей семьи - Вы меня, вероятно, вызывали по приказанию государя императора? - спросил я его Он утвердительно кивнул головой. - Следовательно, все, что я вам скажу, будет передано его величеству? - Да, разумеется, я своему государю лгать не могу. - Так неужели после того, что вы мне сказали, вы думаете, что я сознаюсь, если бы. предположим, я даже и убил Распутина? Или тем более выдам вам виновных, если бы я их знал? Передайте его величеству, что лица, уничтожившие Распутина, сделали это только с одной целью - спасти царя и Родину от неминуемой гибели. Но, позвольте спросить лично вас, - продолжал я, - неужели власти будут терять время на розыски убийц Распутина теперь, когда каждая минута дорога и остается, вероятно последняя, возможность спасти положение? Вы посмотрите, какое серьезное значение придает вся Россия уничтожению этого проходимца, какой энтузиазм это событие вызывает всюду. В распутинском правительстве полная растерянность. А государь? Я убежден, что в глубине души он тоже радуется случившемуся и ждет от всех вас помощи . Министр слушал меня с вниманием и удивлением. - Скажите, князь, - вдруг обратился он ко мне, - откуда у вас такое присутствие духа и умение владеть собой? Я ничего не ответил. Он мне тоже ничего не сказал. Мы простились. Разговор мой с председателем Совета министров был последней попыткой нашего обращения к высшим правительственным сферам. XXI Судьба великого князя Димитрия Павловича и моя все еще не разрешалась. В Царском Селе происходили бесконечные совещания о том, как с нами поступить. 21 декабря в Петербург прибыл отец моей жены великий князь Александр Михайлович. Узнав о грозившей нам опасности, великий князь приехал из Киева, где он находился в качестве начальника авиационных частей русской армии. Немедленно он заехал к нам в Сергиевский дворец, а затем отправился в Царское Село, чтобы выяснить наше положение. Следствием свидания великого князя Александра Михайловича с государем явился высочайший приказ, чтобы великий князь Димитрий Павлович немедленно покинул Петербург и отправился в Персию, в распоряжение начальника Персидского отряда генерала Баратова. Сопровождать его в пути было приказано его бывшему воспитателю генералу Лаймингу и флигель-адъютанту графу Кутайсову. В 11 часов вечера приехал градоначальник и доложил, что поезд великого князя отойдет в два часа ночи, Мне тоже было приказано покинуть Петербург, и местом ссылки назначено было наше имение Ракитное в Курской губернии. Мой поезд отходил в 12 часов ночи. Для наблюдения за мною был назначен офицер, преподаватель Пажеского его величества корпуса капитан Зеньчиков, а до места высылки меня должен был сопровождать помощник начальника охранного отделения Игнатьев. И капитан Зеньчиков и Игнатьев, оба получили лично от Протопопова самые строгие инструкции о том, чтобы держать меня в полной изоляции от всех. Великому князю и мне было очень тяжело расставаться друг с другом. Несколько дней, проведенных нами вместе на положении арестованных в его дворце, стоили, пожалуй, нескольких лет: столько было нами пережито и передумано. Сколько сначала мечтали мы оба о счастливых переменах для России и сколько надежд похоронили потом! Теперь судьба насильственно нас разъединила, и мы не знали, когда мы встретимся и при каких обстоятельствах. В половине двенадцатого ночи за мной приехал великий князь Александр Михайлович и повез меня на вокзал. Публику на платформу не пускали - везде стояли наряды полиции. Великий князь Александр Михайлович, прощаясь со мной, сказал, что он сам завтра выезжает из Петербурга и нагонит меня в пути. С тягостным чувством я сел в вагон... Ударил третий звонок, пронзительно свистнул паровоз, и платформа поплыла мимо, потом исчезла совсем. Скоро исчез и Петербург. За окном была зимняя ночь, спящие в сумраке снежные поля, по которым одиноко мчался поезд. И я был одинок со своими мыслями, которые проносились в моей голове под однообразный стук колес увозившего меня поезда. NEWSRU.com
При полной или частичной перепечатке ссылка на Sobkor.Ru обязательна.
|
|